Мой ответ тонет в звуке открываемой двери. На кухню заходит мама, окидывает взглядом вначале меня, а потом Глеба и произносит:
– Сынок, там тебя София ищет. – Мама улыбается и подходит ближе, вставая между Глебом и мной.
Он кивает и, бросив на меня взгляд, выходит из комнаты. Я же остаюсь на месте и неловко отворачиваюсь, рассматривая кухонный гарнитур. Надеюсь, что мама ничего не заметит и мы просто вернемся назад, как ни в чем не бывало сядем за стол и продолжим ужин, но у нее, судя по всему, другие планы. Она убеждается, что Глеб ушел, и только потом поворачивается ко мне. Проходится взглядом по моему лицу и шумно вздыхает.
– Я думала, что все прошло. Не хочешь рассказать, почему не поехала тогда к Глебу?
В знак протеста мотаю головой и крепче сжимаю поверхность барной стойки за спиной. Я знала, что рано или поздно мама обязательно спросит об этом, но не думала, что это произойдет сегодня.
– Ты ведь соврала мне три года назад, правда?
Убедившись, что ее голос звучит не обвиняюще, киваю. А что говорить, когда моя мама – вот такая. Подмечает каждую мелочь и умело читает меня по глазам и эмоциям. Тогда, в прошлый раз, я сообщила ей обо всем по телефону и долго-долго репетировала, прежде чем сказать, что никуда не поеду. Спустя неделю мы увиделись, но я была настолько беззаботной и веселой, что спрашивать о нас с Глебом она не стала. А потом было как-то не до этого.
Сейчас все по-другому. Она отчетливо увидела, что между нами что-то не так, прочитала все по моему лицу и задала прямой вопрос:
– И почему же ты не поехала?
– У Глеба появилась девушка.
Я пожимаю плечами и, оттолкнувшись от барной стойки, обхожу маму со спины.
– Мы идем ко всем?
– Конечно. Сразу, как ты скажешь, почему все скрыла.
– Это имеет значение теперь?
– Имеет, Марина. – Она кивает. – Если бы я знала, что моя дочь обижена на парня, которого любила, потому что он нашел другую, я бы как минимум предупредила ее о его приезде.
Вот теперь мама смотрит на меня с укором. Мне невыносимо видеть ее такой, и я отворачиваюсь. У нас всегда были хорошие, если не сказать идеальные, отношения: она поддерживала меня, когда это было нужно, старалась давать советы, и теперь я чувствую себя виноватой из-за того, что скрыла от нее все. Что сказать – не знаю, потому что оправданий моему поступку нет.
Украдкой посматриваю на маму. Она больше не смотрит с немым укором, просто подходит ближе и обнимает меня.
– Ты же знаешь, что всегда можешь положиться на меня и рассказать все. – Она крепко сжимает меня в объятиях, а я думаю о том, что лучше бы она на меня накричала, чем вот так.
Я чувствую себя предательницей, которая не подумала о самом близком человеке. На глаза вдруг наворачиваются слезы, и я тоже крепко обнимаю маму. А еще пытаюсь прийти в себя и не заплакать, чтобы не растекся макияж.
– Я не могла рассказать, – тихо шепчу. – Мне было так больно…
– Эй, ну все. – Мама, видимо, понимает мое состояние. Она отстраняется, чтобы не провоцировать слезы. – Но потом ты мне все расскажешь, ладно? Я хочу все знать, малыш.
Меня хватает только на то, чтобы кивнуть. На большее я просто не способна.
– Идем к гостям? – Мама заглядывает мне в глаза.
– Да, идем. Только дай мне пару минут, ладно?
Мама молчит, но я вижу, что она хочет о чем-то спросить, поэтому смотрю на нее и жду вопроса.
– Между вами что-то есть? – спрашивает она. – А как же Миша?
– Между нами с Глебом ничего нет, мам. Ты правильно сказала: я просто обиженная на парня девочка. И мы просто разговаривали здесь.
Надеюсь, мой голос звучит убедительно, потому что внутренне я не чувствую того, о чем говорю. Знаю, что какая-то часть чувств к Глебу все еще осталась. Возможно, это ненависть, которая слишком долго жила в моей душе, возможно, обида, но я точно не могу быть спокойной рядом с ним. Внутри все сжимается и выворачивается от желания то ли расцарапать ему лицо, то ли броситься в объятия, потому что я таки рада его видеть.
Не могу понять, верит мне мама или нет, но она кивает и следует к двери. Мы вместе возвращаемся к гостям и первое, что бросается в глаза, – это София, буквально повисшая на Глебе. Она что-то бормочет ему на ухо, а он, кажется, даже не слушает ее и смотрит прямо на меня.
Веду плечами, сбрасывая напряжение, и сажусь рядом с Мишей. Беру его за руку и улыбаюсь, а потом склоняюсь к уху и говорю, что все уже нормально.
– Точно? Может, домой поедем? – предлагает он.
– Нет, все хорошо.
Я накладываю ужин на тарелку себе и Мише, Давид наливает в бокал шампанское, от которого я хочу отказаться, но мне не дают. Я благодарно киваю, и мы звонко чокаемся бокалами в знак приветствия. Не скажу, что приемлю алкоголь, но в семейном кругу просто не могу отказать в том, чтобы хотя бы пригубить.
В итоге мне не позволяют ограничиться парой глотков. Все выпивают до дна, да и Миша настаивает. И только когда вместе с игристым напитком в рот попадает что-то твердое, я все понимаю. Медленно глотаю жидкость и достаю изо рта кольцо, удивленно смотря на Мишу. Он же поднимается, обходит меня со спины, разворачивает к себе и встает на одно колено, произнося:
– Марина, ты выйдешь за меня замуж?